Животы от голода бурчали,
Ставни не закрытые стучали.
Молча, угрюмо - печать печали,
Комкая рубахи, вспоминали.

Вчерашнее утро - багровое солнце,
Рубином окрашенных рыцарей света:
Красивы забрала и кони, и копья,
Гордое племя - пасынки ветра.

Были прекрасны их жесты и взгляды,
Когда благородно сев у камина,
В кубки смотрели, полные браги,
Рассказ свой, ведя неспешно и чинно.

Как в многотрудной, жестокой погоне
Загнан был зверь - исчадие мрака.
О том, как три ночи бились с драконом,
О том, как убили проклятого гада.

Лица хмельны, улыбки усталы,
Но многих еще победить не успели.
И ради этой священной цели
Мясо и хлеб всей деревни забрали.

Воют собаки у каждого дома,
Горе мешает забыться в покое.
Как прокормить молодого дракона -
- Защиту от наглых и пьяных героев?

Слушай горгону в своей глубине
И смотри в бесконечность пространства.
Голос чисел, гармония сфер,
Да наше лунное братство.
Слышишь, как Сфинкс имя пропел,
Аккордом разбив реальность.
Иллюзия мира, движение тел,
Бессмысленная гениальность.

И если бы черт не смотрел с картин,
Что творил бесноватый Веласкес,
И если б Гермес не хрустел в ночи,
Грызя деревянный арахис,
И если б в своих сумасшедших стишках
О нас промолчал Вергилий,
То мы бы так и не проявились
В этом проклятом мире.

Под бесноватым руководством черта
Колотит Бах по клавишам органа
И вот Диана, покровительница мертвых,
Зубами скрипнув, сходит с пьедестала.

Она ждала поэта, а не Баха,
Но с хрустом треснул ожиданий купол,
Когда циничная свиная ряха
Всплыла в тарелке черепахового супа.

Доходит мир до ручки или дальше,
Скрипя зубами движется Диана,
Совсем осатанев в мажорах маршей,
Колотит Бах по клавишам органа...

Спускался даос с неприступных гор
Под мышкой нес заветные застежки
В деревне дико заметались кошки,
Тревоги странной запылал костер.

Закопошились в банках пауки,
Заклокотали пьяные крестьяне,
Пытаясь изменить свой мозг бараний,
Употребляя квинтэссенцию тоски.

А даос шел, как носорог
И пел о чем-то нереальном
И звезды золотом сусальным
Лучи роняли на песок.

Блеснет в глазах седой металл,
Когда в них отразится море
Ни наслаждения, ни боли
Не знают души вечных скал.

Жизнь - как чужой абстрактный бред,
Вплетенный в лирику абсурда.
Швырнуть в небытие котурны,
Где никакого бога нет.

Тень Бафомета

Магистра крючит. Единорог терзает плоть.
Чужое небо надо мной открыло двери в мир иной
Трещат костры, висит квадрат, маркиз де Сад ушел в закат
Послушай, друг Сократ, хлебни из чаши яд...

Иллюзий мастер парит поленом над землей
Тот путь никто не повторит, а кто рискнет - тот будет сбит,
Магистра крючит, дом летит, разрезав ауры гранит
Встает из океана легендарный Крит.

Сквозь рифмы жизни глядят ослиные глаза
Нездешним светом сверкнут смарагд и бирюза
С упрямством кошки крадется жизнь сквозь циферблат
Из пентаграммы на стене приходит вечное ко мне,
Стоят столбы, висит квадрат и продолжает дом летать
Магистра глючит, значит, нам не время спать...

В Египте восходит солнце, а в Риме взойдет луна
Лопнул китайский зонтик, с дождями пришла весна
Плаксивое небо марта укроет тоской меня
И мне не увидеть город с Летучего Корабля

Укрывшись персидским пледом, чтоб бриз не унес во мглу
Мертвый шкипер синеет и держит путь на луну
Нам нужно дойти к рассвету и у Лилит взять яд,
Которым ты, моя радость, меня переправишь в ад.

Не нужен мне берег турецкий, не нужен мне замок Иф
Ведь ты остаешься за кругом, мой праздник не разделив.
Покрасят заборы лаком, и стекла протрут сукном,
Съедят пару ложек меда, и рейнским запьют вином

И через щели мира, как дымка из шалаша,
Рассеиваясь в пространство, моя просочится душа
Лопнул китайский зонтик, с дождями пришла весна
В Египте восходит солнце, а в Риме взойдет луна

Это бледный от злости Байрон
Глядел на меня сквозь витраж.
Приоткрылась завеса тайны -
Пролетел я шестой этаж.

А потом пролетел и пятый,
Речь промолвив в открытую форточку
О судьбе Гиппократовой клятвы -
И присели жиды на корточки.

Между третьим и первым - зрителем
Я картины стал соблазнительной
Улетучилась глупая мнительность
Так попал я к подземным жителям.

Без грустных карлиц жизнь с могилой схожа,
Где крабовидные от похоти ослицы
Вопьются бивнями мне в рожу
И станет бытие темницей.

Так думал Мастер, бревна ковыряя,
Когда плешивый хитрый пилигрим
Достал его пращой из-за сарая,
Оставив дядю вечно молодым.

Природа прозябала в изумлении,
Когда ее кромсали топорами.
А Мастер постигал процесс гниения,
А пилигрим - глубины подсознания.

Жуки летают и корежатся ослицы,
Крестьяне ищут в речке Атлантиду,
Черствеют души и звереют лица,
Без карлиц жизнь похожа на могилу.

Оставь солому, нет в ней больше проку.
Жизнь посвяти безумствам и пороку.
Из-под земли до нас доходят вздохи,
В том виноват понурый Архитохель.

Не лезь в окошко - голову отрежет
Тот, Кто Питает Организм Надеждой.
Летят с небес фасоли да горохи
В том виноват унылый Архитохель.

Крестьяне пьют - алхимики посева,
Покрылись скорлупой глаза у Евы,
Устали руки, финики усохли
В том виноват угрюмый Архитохель.

Ты можешь кончить дело, что затеял
Летит железо, кроны елей брея
Гиппопотамы скачут, словно блохи
В том виноват проклятый Архитохель.

Геологическая Алхимия

Над Цезарем взошли тюльпаны, благополучно расцвели,
Его супруга испугалась, когда геологи пришли.
Блеснул алмазик красный глаза и алчно слюни натекли,
Пойдут священные собаки геологам на шашлыки.

А в небе тучи ходят хмуро и скоро гром иссушит мозг
С царицы моментально сдуло высокомерный царский лоск.
Геологи, покопошившись, на карте что-то наскребли
И вот над Цезарем весною рога оленьи зацвели.

Фортуна - вредное созданье, не подчиняется богам
Приходит странный дядя Пушкин к геологам по четвергам.
И потому царица злая все смотрит в зеркало тайком
На то, как странный дядя Пушкин становится геологом.

Мы завтра резко постареем, а к послезавтрему - умрем,
Мы жили в разных точках мира, и так и не были вдвоем
И режиссеры наших судеб заключат души наши в мглу,
Когда геологи к царице стучатся рано поутру.